When i close my eyes I see the memories of thousand dead men, screaming as I take their lives.
Moments I'll revive forever. ©

Нас много таких. Десятки. Сотник. Я не знаю. Я не помню, как меня зовут. Я не помню, что было со мной до того, как я попала в Красную Зону. Вирус уже ушел из города. Зараженных больше нет. Но этот красный туман, это марево – оно словно нависло над нами. Над теми, кто потерял все. Свою память, свою жизнь. Своё имя.
Нас находят по всем уголкам бывшей Красной Зоны. Мы словно отбившиеся от стада овцы, словно потерявшиеся в толпе дети. Раздавлены, потеряны, разбиты. Когда нас собирают вместе на групповые терапии – по десять, двадцать человек – мы словно пытаемся собраться во что-то единое. Словно у всех нас вырвали огромный кусок чего-то, что делало нас целыми. Настоящими. Живыми. Это не назовешь жизнью, это – существование.
Люди, которые называют себя моими родителями – я не знаю их. Я не знаю, зачем они приходят ко мне, пытаясь понять, найти, уберечь. Уберечь кого? От чего? Я хочу им помочь, но больше своего – хочу помочь сама себе.
Когда-то я была целой. И скоро я умру. Умирают все, кого собирают в помещениях, некогда принадлежащих Черному Дозору и «Гентек». Они уходят из жизни. И та часть, которая стремиться стать целой – она словно становится еще меньше.

❖❖❖

Моё существование – ошибка. Моя жизнь – оборвалась почти вечность назад. Я должен был умереть уже.. десятки? сотни? тысячи раз? С каждым пробуждением я чувствую, что ко мне возвращается какая-то часть. То, что я потерял. То, что мне так нужно. Я не помню, кто я. Но я верю, что однажды – однажды я найду истину. Я уже делал так – когда-то давно, в другой жизни.
Каждое пробуждение словно ярче предыдущего. Но мир наполнен красным – раз и навсегда. Внутри меня живет что-то, что не дает мне цепляться за мысли, сосредотачиваться, фокусировать взгляд.
Тело не принадлежит мне, но в нем есть что-то от меня. С каждым секундным пробуждением я тянусь к нему, пытаюсь обрести ту целостность, что потерял когда-то.
Я помню имя того, кто меня уничтожил. Джеймс Хеллер, возомнивший о себе слишком многое. Знает ли он, что ожидает его в будущем. Подозревает ли он, что ничего еще не закончилось? Видят ли окружающие, что Хеллер принадлежит мне?

Я слышу детский голос. Я обнимаю свою-его дочь. Я знаю его жизнь от начала и до конца. Я вижу себя его глазами. Я знаю о каждой ошибке, которую мог допустить. Я вижу, что он помнит меня. Он видит мой взгляд каждый раз, когда проходит мимо зеркала. Он выкидывает всё, что имеет зеркальную поверхность. Он боится – и я чувствую это. Я словно бешенная гончая, с пеной у рта преследующая свою жертву. Толь вот незадача – моя жертва сидит в моем же теле. Или.. сказать точнее – я застрял в теле своей жертвы.

Однажды, открыв глаза, я не теряю контроль. Я чувствую каждую клеточку своего тела. Его память я ощущаю как некий придаток. Я вспоминаю снова все, что помнил ранее – все лица серой массой.. каскадом монохрома переливаются на задворках памяти. Это сладкое ощущение – я так скучал по нему.
На улицах Большого Яблока недавно прошел дождь. Амайя ждет дома вместе с Даной – я знаю это, потому что это знает он. Я не даю ему понять – и он движется в том же направлении, что и минутой ранее. А в тихом переулке, в трех минутах от родной семьи, он теряет разом все. Я пообещал себе тогда, в последней битве, что смогу поглотить свое последние творение. И я сделал это – спустя два года. Я смог. Неужели ты сомневался во мне, Джеймс?

Я улыбаюсь отражению в луже – и вижу свое лицо. Я вижу себя. И Хеллер умирает. Исчезает в водовороте вируса. Раньше нас было двое. Теперь остался только я. Ну, здравствуй, Алекс Мерсер.

Fires in the distant north,
and the pale, pale moon
lies beside me.

Два путника, зажав по фонарю,
одновременно движутся во тьме,
разлуку умножая на зарю,
хотя бы и не встретившись в уме.
© Иосиф Бродский, 31 мая 1964

I feel something so right
Doing the wrong thing
I feel something so wrong
Doing the right thing
I couldn't lie, couldn't lie, couldn't lie
Everything that kills me makes me feel alive